Что ели на кораблях? Отличался ли рацион моряка от рациона пирата? Как готовили пищу? Как ее хранили? Такое множество вопросов о, казалось бы, таком обыденном предмете, как еда. Тот, кто решил связать свою судьбу с морем, должен был быть крайне непритязателен к быту, причем это касалось любого судна: на военном основное место отводилось вооружению и различной оснастке для ведения морских сражений, а на торговом корабле — товару. О простом моряке вспоминали в самую последнюю очередь, ему оставались лишь крохи и щели, что не были заняты чем-либо иным. Конечно, на разных судах в разных странах в разное время были различные порядки, но все-же нечто общее было. Обычно питались моряки два раза в сутки в пересменке между вахтами. Трехразовое питание практиковалось, как правило, на крупных боевых кораблях регулярных флотов. Рацион был крайне однообразным и скудным, обычно это была солонина, горох, бобы и галеты, реже — рыба и прочие морские обитатели (например, морские черепахи), которых удавалось поймать.
При длительных плаваниях, горох и бобы быстро портились и тогда рацион сокращали до одноразового, и состоял он из солонины и галет, часто плесневелых и червивых. Моряки и пираты, плававшие в водах Вест-Индии, порой брали на свой корабль одного-двух индейцев — отменных рыболовов. Даже один такой индеец был способен худо-бедно снабжать всю команду рыбой и черепахами. Чтобы внести хоть какое-то разнообразие в пищу, матросы иногда растирали галеты в крошки, смешивали их с салом и сахаром и слегка разбавляли все это морской водой (реже — пресной). Получалось сладко-соленое кушанье, которое матросы сушили на солнце в виде лепешек или колбасок и называли «собачьим печеньем», потому что внешне оно напоминало собачий кал. Галеты делали из пресного теста совершенно без соли, чтобы хоть немного компенсировать большое ее количество в солонине.
Солонина пробуждала сильную жажду, а питьевая вода на корабле была на вес золота. Жажда постепенно усиливалась, ведь чем дольше шло плавание, тем меньше разнообразной пищи оставалось и приходилось есть больше солонины. Вода тоже кончалась и приходилось резко ограничивать ее выдачу, ведь если без пищи человек мог существовать относительно долгое время, то без воды он обойтись не мог. Жажда изматывала экипаж и физически, и морально, иногда подвигая людей к необдуманным поступкам, это вело к общему падению дисциплины и даже к бунтам.
Пресная вода, которую держали в бочках, уже через несколько недель после отплытия становилась затхлой, а потом и вовсе протухала, становясь коричневой и густой; по словам современника адмирала Нельсона, она приобретала «цвет грушевого дерева с множеством червей и долгоносиков». Но деваться было некуда и ее приходилось пить даже такую, изводясь животами и рискуя заболеть дизентерией или тифом. Современные галеты делаются из пшеничной муки, но не стоит считать, что таковыми они были всегда. Давайте вспомним о периодических голодоморах в средневековой Европе, которые были связаны с малым ледниковым периодом. Пшеница теплолюбива и очень восприимчива к колебаниям погоды, до нее ли было? В своем «Объяснительном морском словаре», изданным в Санкт-Петербурге в 1874 году, известный русский капитан дальнего плавания В. Бахтин пишет, что «галета — сухарь из ржаной или пшеничной муки, употреблявшийся на кораблях военного парусного флота при отсутствии хлеба». А ведь это уже вторая половина XIX века, а еще раньше в Европе на пшеницу никто и не полагался. Основной пищей в море был черный ржаной хлеб в виде галет и сухарей. Как и на суше, хлеб был едой практически повсеместной. Кстати, о хлебе.
Прослеживается довольно четкая закономерность: чем меньше в Европе поедали мяса, тем больше «налегали» на хлеб и сухари. К началу XVI века хлеб начал постепенно заменять мясо. Сначала процесс шел очень медленно, но потом набрал обороты. Например, в Германии с XIV по XVIII век потребление мяса уменьшилось в семь раз. Согласно вычислениям немецкого экономиста Абеля, средняя кривая потребления мяса начала просто обрушиваться с 1550-х годов. Во Франции было еще хуже. Профессор Мадлен Феррьер писала, что «ситуация с пищей у французов, да и европейцев вообще, начала ухудшаться с середины шестнадцатого столетия. Мясники, столь многочисленные на юго-западе в позднем средневековье, стали играть минимальную роль в городской жизни. В городе Монпеза-де-Кэрси было восемнадцать мясников в 1550 году, десять в 1556, шесть в 1641, два в 1660 и один в 1763». В связи с сокращением потребления мяса люди стали потреблять больше хлеба. А французы, согласно Феррьер, стали «самыми большими едоками хлеба во всем мире». Поэтому, с учетом тут же последовавших из-за большого потребления хлеба эпидемий «огня Святого Антония», все стало совсем плохо. Читатель спросит: что это еще за огни такие? Сегодня эту болезнь называют «эрготизм», а раньше — «огненная чума» или «огни Святого Антония». Она сопровождалась галлюцинациями и судорогами, в конечном счете дело оканчивалось смертью. Вызывала эту болезнь спорынья — род грибов, паразитирующий на некоторых злаках, в том числе, на ржи и пшенице. К сожалению, микробиологии тогда не существовало, и о том, как бороться со спорыньей наши предки представляли себе весьма смутно. Самым действенным средством было веяние при котором отделялось зерно от шелухи, на которой и плодилась спорынья. Но веяние все равно не давало стопроцентной гарантии. Профессор и академик РАН Л. Милов в одном из своих трудов писал, что «зерно ржи невозможно одним веянием отделить от спорыньи. Мука со спорыньей бывает синеватая, темная, дурно пахнет. Тесто из нее также расплывается, а хлеб разваливается». А ведь ржаная мука на кораблях была та же самая, что и на берегу. И травились токсинами спорыньи матросы точно также, как и их сухопутные соотечественники. Отсюда и болезни, и видения всевозможных «морских дьяволов», «морских змеев» и прочих чудовищ. Возможно, что под галлюциногенным действием спорыньи матросов посещали такие видения, что они в ужасе прыгали за борт и часть легенд о «Летучем Голландце» объясняется именно этим. Во всяком случае, среди версий о гибели «Марии Селесты» в 1872 году, отравление спорыньей всплывало неоднократно.
Смертность среди моряков в средние века (впрочем, как и в новое время тоже) была большой. Вспомним, что из 265 спутников Магеллана вернулось домой только 65 человек, и дело здесь не в стычках с туземцами, а в том, что это было «очень трудное плавание, когда люди питались сухарной пылью, смешанной с червями, пили гнилую воду, ели воловьи кожи, древесные опилки и корабельных крыс». Или, скажем, экспедиция Васко да Гама 1495-1498 гг. также еле смогла закончить свое историческое плавание к берегам Индии, потеряв около сотни человек команды из 168. Интересный момент: матросы погибли на пути в Индию в 1495 году, на обратном же пути умер всего один матрос. Почему? Возможно, дело в провианте: туда плыли с европейской, а обратно — уже с индийской провизией. Причиной смертности экипажа была цинга, или «морской скорбут»: у заболевших распухали и кровоточили десны, расшатывались и выпадали зубы, опухали и болели суставы, тело покрывалось темными пятнами. Некто Карл Фридрих Беренс, будучи в должности командира отряда морской пехоты сопровождал в 1721 году голландца Роггевена в его плавании в Южное море в своих воспоминаниях «Испытанный южанин» так описывает цингу: «Эту жалкую жизнь не описать пером. На кораблях воняло больными и мертвецами. Заболеть можно было уже от одного запаха. Больные жалобно стонали и кричали. Безучастным к этому не остался бы даже камень. Одни настолько отощали и сморщились от цинги, что являли собой зримый облик смерти. Эти люди умирали, угасая тихо, как свечки. Другие, наоборот, были распухшими и отекшими. Эти перед смертью начинали буйствовать. Кое у кого был кровавый понос… Много было и страдающих от психических расстройств. Здесь не помогли бы никакие лекарства, кроме свежей пищи, как мясной, так и растительной — зелени, фруктов, брюквы и других овощей… Цинга была у каждого из нас. Мои зубы почти полностью оголились от десен, а сами десны распухли в палец толщиной. На руках и на теле появились желваки величиной больше лесного ореха». Впрочем, для европейцев цинга была не в диковинку и знакомы с ней были отнюдь не только моряки. До XX века никто не знал, что такое «авитаминоз» и нехватка витамина «С» (от чего цинга и возникает). Средство от цинги было нащупано опытным путем: как только корабль приставал к земле, где было вдоволь свежих овощей и плодов, на которые с жадностью набрасывались матросы, так цинга и отступала. Современные авторы пишут, что, дескать, моряки стали запасать в плавание фрукты и соки. Например, именно так описывается путешествие известного мореплавателя Джеймса Кука (1728-1779), который якобы «брал с собой в путешествия запасы морковного и лимонного соков». У меня, однако, есть большие сомнения на сей счет: как ему удавалось уберечь их от скисания в век полного отсутствия консервaнтов и совершенного неведения относительно причин процессов гниения? Напомню, что впервые об этом догадался лишь в 1795 году француз Николя Франсуа Аппер, первым разработавший принцип консервирования еды для наполеоновской армии. Аппер в своих изысканиях опирался на полемику двух ученых: ирландца Нидгэма, утверждавшего, что микробы возникают из неживого вещества, и итальянца Спалланцани, утверждавшего, что у каждого микроба есть свой прародитель. Ни ирландцу, ни итальянцу не удалось на практике решить то, на что Апперу понадобилось почти 10 лет опытов, чтобы, наконец, облагодетельствовать человечество таким фундаментальным открытием, как консервирование. Кроме сомнительных «соков», Кук брал с собой десятки бочек квашенной капусты, записав в дневнике, что «кислая капуста изгоняет болезни из тела. Это средство, спасающее жизнь моим морякам». Но кислая капуста отнюдь не была панацеей! При ежедневном употреблении она быстро надоедала команде и «вызывала у моряков не меньшее отвращение, чем солонина». Кроме того, от ежедневного потребления в больших количествах она «расслабляла животы» и команда изводилась поносами, что никоем образом не улучшало санитарного состояния судна и его экипажа. Примечательно, что, согласно записям Руаля Амундсена, во время своего плавания на шхуне «Йоа» (1903 г.), они спасались от цинги тем, что пили свежую кровь белых медведей и моржей. Думаю, что сей «рецепт» был известен норвежцам — потомкам древних викингов — задолго до Амундсена. Норвежцам также следует отдать пальму первенства в изобретении такого чисто матросского блюда как «лабскаус», что по-норвежски означает «легко проглатываемое». Ведь, как правило, от цинги страдал почти весь экипаж, и коку требовалось приготовить такую пищу, которую можно было есть даже с расшатанными зубами и распухшими деснами. «Лабскаус» представлял собой мелко нарубленную вареную солонину, смешанную с перемолотой сельдью и истолченую затем в жидкую кашу. Главным вопросом, над которым ломали себе голову наши предки была проблема как сохранить пищу в длительном походе. Мы уже знаем, что основным рационом в длительных вояжах вдали от берегов были солонина и галеты. То есть то, что можно было относительно долго хранить. Галеты, кстати — это на самом деле те же сухари, твердые как камень. Просто так разгрызть их было невозможно, поэтому их размачивали в воде, вине или в роме. Впрочем, иногда в обеденном рационе моряков появлялись настоящие деликатесы. Так, парусники, шедшие через Индийский океан, старались посетить воды Сейшельских островов, где в изобилии водились огромные зеленые черепахи. Эти гигантские рептилии весом до 200 кг были невероятно живучи и могли неделями обходиться без воды и пищи. Их загружали в трюм сотнями в качестве «живых консервов», что позволяло команде подолгу лакомиться нежным черепашьим мясом. На кораблях, ходивших в Вест-Индию, получил распространение заимствованный в XVI веке у индейцев «пеммикан» — затвердевшая паста из высушенного на солнце и истолченного в порошок бизоньего или оленьего мяса, ягод, кленовой патоки или жира. Европейские моряки упростили технологию приготовления «пеммикана» и просто мешали говядину с жиром. Как это ни странно, но в Европе долгое время не знали о том, что пищу можно долго хранить в замороженном виде. Одним из первых об этом догадался английский философ и лорд-канцлер Англии Френсис Бэкон (1561-1626). Ставя свои опыты и изучая действие холода как средства для консервирования мяса (Бэкон набивал снегом куриные тушки), он простудился, получил воспаление легких и умер. Консервы в том виде, в котором мы привыкли их видеть (в жестяных консервных банках) появились впервые во Франции сравнительно недавно — в XIX веке — благодаря уже упомянутому Апперу. Англия быстро оценила это изобретение, купила у французов патент и с 1826 года стала снабжать свою армию и флот «консервaми Аппера». Правда, консервного ножа еще придумано не было (его придумают спустя почти 30 лет), и первое время солдаты вскрывали консервные банки с помощью молотка и долота, поскольку стенки банок были очень толстыми и обычный нож их не брал. Первыми консервы получили экипажи кораблей британского флота. Правда, и тут сначала не обошлось без неприятностей. Недобросовестные подрядчики при приготовлении консервов нередко пускали в ход несвежее мясо, вонявшее как труп, поэтому мясным консервaм англичане, всегда испытывавшие особую любовь к французам (тем более после войны с Наполеоном), дали красноречивое прозвище «дохлый француз». Единственным удовольствием в рационе моряка была ежедневная порция алкоголя, без нее выжить в тяжелейших условиях длительного морского плавания было невозможно. Вино входило в корабельное меню с античных времен, его получали даже рабы на триерах и либурнах. Колумб, снаряжая свои каравеллы в великую экспедицию, экономил на всем, кроме вина,— дубовые бочки с ним заполнили самые большие трюмы. Кстати, винную бочку емкостью 1000 литров в средневековье именовали «тонна», отсюда и пошло название меры грузоподъемности судна и единица массы. В XVI веке изобрели ром, который как нельзя лучше подходил для дальних плаваний из-за своей дешевизны и содержания в нем некоторого количества витамина «С», что помогало справиться с цингой. Но все же печальная матросская легенда гласит, что «море стало соленым от слез, пролитых людьми за земную жизнь». Использовать морскую воду для питья невозможно, но она же, употребляемая в малых количествах, оказалась живительна и целебна. Старые морские волки знали это и в долгом плавании порой разбавляли свое питье на одну треть морской водой. Так поступал и Тур Хейердал во время своего путешествия на «Кон-Тики» по Тихому океану.